Чужой среди чужих - Страница 21

Голова нерешительно отодвинулась.

– Не может быть. Здесь я всех ем. Я самый сильный. Я самый большой.

– Я и тебя съем, – сказал Сварог. – Я сам гад ползучий. Огнем сожгу, если рассержусь. Видишь?

И он заставил вспыхнуть самый большой огонь, на какой был способен – язык пламени величиной с ладонь. В висках мучительно заныло от перенапряжения. Он помнил, что у змеи есть какие-то органы, которыми они с изощреннейшей чуткостью видят тепло.

И эта не была исключением – она резко отдернула голову, жутко зашипела, припала к земле. И сказала:

– Никто не умеет делать огонь. Только люди Хозяина Фаларена. Ты из его людей?

У Сварога был большой соблазн объявить себя правой рукой неведомого Фаларена, о котором уже упоминала Голова Сержанта. Но он побоялся запутаться. И сказал:

– Я не из его людей, но я тоже умею делать огонь. И если не отвяжешься – сделаю очень большой огонь, и он тебя сожжет.

Змей не шевелился, сбитая с толку. Наверняка такого с ним еще не случалось – чтобы кто-то, не принадлежавший к его породе, да еще такой маленький, говорил с ним на его языке. Вполне возможно, со зверем поумнее такой номер не прошел бы, но чудище оказалось слишком тупым, чтобы уметь сомневаться и ловить на противоречиях.

– Слышала? – Сварог не давал ему времени опомниться и подумать. – Я сам огнедышащий змей, огненный гад.

Со змеем происходило что-то странное: Сварог мог бы поклясться, что он пытается вжаться в камни.

– Значит, ты пришел из моря?

Сварог рискнул:

– Конечно. Едва обсохнуть успел.

– Значит, ты слуга Ужасного?

– Считай, я его друг, – сказал Сварог. – Самый близкий.

Змей вдруг затараторил:

– Господин друг Ужасного, огненный гад, позволь мне уйти. Я не хотел тебя есть. Совсем не хотел. Ты пошутил, прикинулся этим двуногим, маленьким. Я сразу догадался. Позволь мне уйти.

– Убирайся, – сказал Сварог.

Заскрежетало, полетели камни – со всей скоростью, на какую он был способен, змей развернулся на месте, извиваясь, заструился прочь, моментально скрывшись с глаз, только острый кончик хвоста мелькнул.

Удалявшийся хруст щебенки возвестил, что он не хитрит, а искренне торопится прочь. Будь у него ноги, он несся бы со всех ног.

Сварог опустился на землю, спершись спиной о скалу, его била дрожь. Он выстрелил с завязанными глазами и угодил в десятку. Что за ужас обитает в океане, если он способен внушать панический страх таким вот монстрам?

– На этот раз мы выкрутились, малыш, – сказал он, борясь с приступом идиотского хохота. – На этот раз. Но дорога у нас длинная…

Он поднялся, зажал в кулаке цепочку и быстро зашагал вперед. Самые безопасные места в Хелльстаде – берега реки. Нечисть предпочитает держаться подальше от текущей воды. Правда, судя по первым впечатлениям, здесь хватает и вполне плотских страхов…

До берега было рукой подать – Сварог уже чувствовал запах перегнивших водорослей, воздух вокруг посвежел, и он невольно прибавил шаг. Щенок болтался за его спиной, точно воздушный шарик. Скалы остались позади.

Они взобрались на пологий холм, поросший редкими пучками желтоватой травы, похожей на осоку, остановились.

Раскинувшаяся перед ними широкая река преспокойно катила свои воды к горизонту – невозмутимая и древняя, как схимник. А не тронутая растительностью полоска глины у самой воды свидетельствовала, что река здесь часто выходит из берегов, и была девственно-чиста, как контрольная полоса на границе. Нечисть сторонится текущей воды… До нее было уардов тридцать, не больше, и Сварог уже начал было спускаться по склону, но едва заметное движение привлекло его внимание, насторожило, заставило замереть на месте.

Между ними и Ителом лежало открытое и на первый взгляд безопасное пространство – без деревьев, кустарника и скал, лишь кое-где виднелись одинокие рыжие валуны с шапками мха. И это пространство в отдельных местах почти неуловимо для глаза колыхалось – как подчас парит нагретый асфальт в полдень. Сварог присмотрелся и спустя минуту смог различить в этом колеблющемся, текущем куда-то влево мареве отдельные детали.

По берегу неспешно катились совершенно прозрачные мячи размером чуть больше футбольного; мягко касались земли, сплющивались в блин, вяло подпрыгивали, возвращая первоначальную форму, вновь падали, вновь подпрыгивали… Сотни, тысячи шаров, целое воинство прозрачных форм абсолютно беззвучно, медленно и целеустремленно продвигалось вдоль берега. Взгляд проникал сквозь них беспрепятственно, заметить мячи можно было только по тому, как искажаются очертания находящихся позади них предметов; не было у мячей ни глаз, ни ртов, ни конечностей… Однако такой жутью, такой всесокрушающей мощью, такой нечеловечностью веяло от этого бесшумного, невидимого демарша, что Сварог не сделал бы и шагу вперед, даже если б возле самой воды его ждал готовый к отлету ял с имперской эмблемой на борту.

«Наша Таня громко плачет – не пускает к речке мячик. Тише, Танечка, не плачь, не то съест тебя тот мяч», – тут же сочинил Сварог и крепко отругал себя за графоманство. Это даже не гарнизонный боевой листок. Это гораздо хуже.

Он покосился на щенка, который парил в двух уардах над землей. Щенок настороженно смотрел на стадо шаров и тихонечко рычал. Видать, армия футбольных мячей не нравилась и ему. Тогда Сварог вздохнул и сказал вслух:

– Переждем. Столько прошли, что перед последним шагом можно и отдохнуть, перекурить.

Он сел прямо на землю, скрестил ноги и закурил. Пальцы опять дрожали. В этих местах неврастеником станешь и не заметишь…